Майкл Чарльз, по-русски – Миша
Полина Иванушкина
«Россия спасла мою жизнь, — говорит Майкл Чарльз, по-русски — Миша. — На родине уже подумывал о самоубийстве… А здесь: Сибирь, свобода, Танья!»
Нет, не акцент и не манеры выдают в нём английского денди: просто русские мужчины так не улыбаются. Вечной, детской, гагаринской улыбкой, пониз рыже-пшеничных усов… Восторженной! Ежедневной! Посреди нищеты и грязи, тяжёлого крестьянского труда с рассвета до ночи, в распахнутой настежь телогрейке и рубашонке в клетку, которую не снимал 10 лет… Я всё переживаю, схвачу ли эту улыбку на фото, а Майкл всё льёт и льёт на меня лучи из своих глаз. Что это? Счастье? Наверное…
Даже в этом доме, бывшей сельской конторе, где отапливается только второй этаж, — вместо аккуратненького английского домика. В этом засыпанном снегом, с развалившимися избами посёлке, который за 20 майкловых лет успел перестать гнать самогон в каждом дворе — но вместе с этим и вымер до числа 11 душ, считая семейство Варе, — и это вместо зеленеющего графства Сомерсет. С четырьмя русскими детьми, не знающими ни слова на его родном языке, — вместо оставшихся на Туманном Альбионе троих «чисто английских», напрочь забывших отца, который вот уже 20 лет безутешно пишет им открытки к Рождеству…
